Самовары да пряники: в Тулу на выходные

Любимый выходной жанр москвичей — «на пару дней куда‑нибудь поближе, чтоб красиво, вкусно и интересно» — воплощать в жизнь стало еще проще с тех пор, как появились экспресс‑электрички. Вот и до Тулы теперь можно добраться всего за два часа. Стартовать стоит пораньше — Тула и окрестности предлагают туристам столько всего, что и двух дней хватит едва‑едва. Даже если галопом пробежаться по тому, что стало очевидной визитной карточкой города.

Добро пожаловать в обновленный музей оружия: оригинальное, будто накрытое шлемом здание, внутри которого шесть этажей, заполненных оружием холодным и артиллерийским, охотничьим и боевым, маленьким и огромным.

А еще там доспехи, экраны с фильмами, картины, инсталляции, панорамы, чертежи, мелькающие тут и там имена Мосина, Стечкина, Макарова… В общем все, что нужно историку, чтобы поговорить о смысле и неизбежности войн, пацифисту — упасть в обморок, а мальчишкам‑школьникам — поиграть в войнушку в реалистичных декорациях окопа времен Первой мировой.

Экскурсоводы с удовольствием попотчуют вас легендой о том, как пряничных дел мастер, призванный Петром Первым в строящуюся северную столицу, не смог обеспечить государя правильными пряниками. И мука, и вода, и повидло были привезены из Тулы, но воздух оказался не тот — не тульский, не пряничный.

Так что настоящие пряники — только в Туле, намекает легенда. Впрочем, и местные спорят и сегодня — из‑за того, чей пряник самый правильный. Глазированные ароматные плитки (впрочем, не только плитки, есть матрешки, белочки, мишки и другие формы) выпускает сразу несколько фабрик, самые известные — «Медовые традиции», «Ясная поляна» и «Старая Тула».

Старожилы отдают пальму первенства «Медовым традициям». Купить пряники можно где угодно, сложнее не купить; памятник прянику, музей тульского пряника и музей международного пряника — прилагаются.

В частном музее коллекционера Михаила Борщёва — больше полутысячи самоваров: это сконцентрированная в двух залах история изначально нехитрого устройства для кипячения воды с топкой внутри, которое со временем стало предметом искусства и даже культа. Придумали самовары не в Туле, и даже первый российский самовар родом не отсюда, а с Урала, однако именно здесь самоварное дело расцвело пышным цветом: в середине XIX века в Туле было около тридцати фабрик, производивших самовары, их продукция расходилась по всей стране без остатка.

Коллекция Борщёва вобрала в себя все разнообразие самоварных форм, материалов, размеров и декоров. Изменить электрическому чайнику с лаконичным пузатым самоваром захочется непременно.

В Центре народного творчества в Туле можно, не покидая помещения, если не освоить, то хотя бы примериться сразу к нескольким местным ремеслам.

Изготовление филимоновской игрушки поначалу кажется обманчиво легким: кто не лепил из пластилина? Но одоевская глина, из которой игрушку лепят, — это вам не пластилин: она мягкая, пластичная, но очень быстро сохнет, и воплощать свои фантазии нужно быстро и точно. После обжига поначалу темно‑серая игрушка становится белой, и ее расписывают в три‑четыре ярких краски. Старые мастера позиций не сдают и упорно держатся традиционных форм: барынь, гармонистов, барашков, длинношеих птичек‑свистулек. Однако нет‑нет, да и встретишь где‑нибудь лопоухого слона, который свистит не хуже птички.

Это дело медитативное, для терпеливых. Заложить между частыми нитями основы пряжу или ветошь, правильно нажать загадочные педали, чтобы нити переплелись, но не спутались, плотно прижать новый слой пряжи к предыдущему.

Потеешь, ошибаешься, пыхтишь, потом гордо смотришь на те полсантиметра полотна, которые тебе удались после десяти минут страданий — и тут же узнаешь, что опытные‑то мастера могли выткать до пяти метров этакого половичка за рабочий день.

Сотворить полноценный резной тульский наличник за один визит вряд ли получится, однако узнать, зачем, из чего и как их делали, а также подержать в руках зензубель (один из видов рубанка, который, оказывается, расплодился в сотне хитрых вариаций) — это легко. Хотя нет, нелегко: уже распилка нетолстого бревнышка — начальный этап работы над наличником — становится непосильной. Поневоле проникаешься уважением к мастерам прошлого, которые не боялись тратить силы, время и фантазию на украшение вещей сугубо функциональных (изначально наличники прикрывали щели, которые неминуемо возникали между оконной рамой и стеной, когда деревянный дом «усаживался»).

Попробовав себя в деле, с чувством выполненного долга можно выпить чаю на улице: разумеется, из самовара, разумеется, с пряником — а еще с вкуснейшей яблочной пастилой, которую делают в Белёве Тульской области. Ничего общего с брусками пастилы фабрики «Ударница» она не имеет — в белёвской только мякоть печеной антоновки, немного сахара и яичный белок. И местный колорит, без которого в Туле никуда.

А вот в главном доме‑музее Ясной поляны ничего руками трогать нельзя. Смотрительницы легендарного имения, чудом пережившего и Октябрьскую революцию, и немецкую оккупацию, строго следят за сохранностью экспонатов. Еще бы — почти вся обстановка графского дома сохранилась с той самой осенней ночи 1910 года, когда мятущийся писатель ушел отсюда — как оказалось, навсегда.

Здесь и десятки тысяч томов толстовской библиотеки, и старый кожаный диван, на котором на свет появились почти все дети Льва Николаевича и его супруги Софьи Андреевны, и покрытый классическим зеленым сукном письменный стол писателя.

Детали не хуже любого экскурсовода расскажут о странностях гения: кресло у рабочего стола маленькое, почти детское — Лев Николаевич с возрастом утратил остроту зрения, однако сдаваться на милость медицины не желал, очки не признавал, и специально завел себе такой стул, чтобы бумаги находились как можно ближе к глазам. В кабинете можно услышать голос Толстого — в буквальном, не фигуральном смысле: при помощи фонографа писатель записывал некоторые мысли по поводу работы, обращения и послания.

Сохранилось наставление крестьянским детям — ученикам школы в Ясной Поляне, которую с присущим ему энтузиазмом организовал граф, — им велено учиться прилежно и от занятий не отлынивать. Голос у Толстого энергичный и живой, однако не все понятно из‑за пришепетывания — то ли недостаток старой звукотехники, то ли особенности писательской дикции: потеряв зубы в молодом еще возрасте, из того же недоверия к врачам и медицине делать протез он отказался.

Впрочем, все анекдотические, забавные подробности жизни и быта Льва Николаевича меркнут, когда вспоминаешь его талант и гигантскую работоспособность, его честность и желание принести людям пользу. Именно в Ясной Поляне, родовом толстовском имении, где писатель так много трудился и общался с любимыми людьми, где переживал и моменты счастья, и мучения, где нашел самый последний приют, масштаб его личности и гения чувствуется особенно.